Формула плодородия

Картина античного мира пестра и противоречива. На Пелопоннесе царствовали логика и "чистая наука", на Апеннинах (в Риме) видели смысл лишь в том, что приносит практическую пользу, в Карфагене признавали только умение выгодно покупать и продавать товары. Кто был прав? Конечно, победитель.

Соперничество за влияние в регионе между колоссами Средиземноморья продолжалось веками. Сначала успех сопутствовал эллинам, затем карфагенянам, но решающее сражение истории выиграли римляне. В 146 г. до н. э. их легионы осадили "проклятый город" Карфаген. Его стены казались неприступными. Смелые атаки и хитроумные замыслы оканчивались неудачами. И тут их главнокомандующий Сципион обратил внимание на поля, окружавшие крепость. Цепь деревьев охватывала их двойным кольцом. В первом ряду стояли финиковые пальмы, под ними прятались оливы, дающие тень поспевающим хлебам и овощам. Каждая клетка поля орошалась родником.

Римский полководец слыл тугодумом. Но когда дозоры донесли, что по ночам жители осажденного города пополняют запасы продовольствия и воды именно на этих полях, последовал немедленный приказ: вырубить все деревья. И Карфаген пал. Правда, скоро и римской армии стало нечем питаться. Налетевший из Сахары ветер "Гибли" засыпал посевы и родники песком, превратив цветущий край в пустыню. Если бы Сципион знал, какой тонкий механизм он разрушил! Под Карфагеном погибли не только посевы и деревья, но и первые в истории человечества искусственные сообщества - биогеоценозы. Финиковые пальмы преграждали в них путь ветру и песку. Эти деревья были закаленными бойцами и не боялись ни зноя пустыни, ни соли грунтовых вод. Оливы укрывали землю от палящих лучей солнца, насыщали воздух фитонцидами - веществами, отпугивающими и подавляющими рост вредителей полей. Союз земли и растительности, деревьев и злаков - вот каких высот достигла агрикультура народов, населявших побережье Северной Африки на исходе последнего тысячелетия прошлой эры.

Однако и римляне сумели овладеть этим искусством. У себя на родине они вели не менее ожесточенную борьбу, чем за ее пределами. Здесь их главным врагом была "пестрая земля". Распахивая склоны гор, долины рек, осушая болота, земледелец на Апеннинах постоянно решал одну и ту же проблему - что какая земля любит.

Непримиримый враг Карфагена Марк Порций Катон Старший, открывавший каждое заседание в сенате фразой: "Я полагаю, Карфаген должен быть разрушен", стал известен и как автор популярного трактата "О земледелии". Одна из глав его труда начинается предостережением: "Берегись тронуть пеструю землю". Были там и советы: "Люпин будет хорош на красной земле, на рыхлой, темной земле, на тяжелой, гравистой, песчаной... где нет сырости. На белой глине и на красной, на вязкой почве... лучше всего сей полбу. На сухих местах, свободных от тени, сей пшеницу". Катон дает рекомендации, как покупать имение: "Климат должен быть хорошим и небурным, почва хорошей и сильной собственной силой". "Собственную силу" земли он ценит очень высоко, но ему известны также приемы ее повышения. И здесь он от советов переходит к наставлениям. "Что значит хорошо возделывать почву?" - вопрошает Катон. И сам же отвечает: "Хорошо пахать. А во-вторых?- Пахать. А в-третьих?- Унавоживать". Катон одним из первых в деталях разбирает проблему органических удобрений: "Голубиный помет следует рассеивать по лугу, по огороду или по ниве. Заботливо сохраняй козий, овечий, коровий и вообще всякий навоз...". Но уже тогда его не хватало. И Катон ставит вопрос: "Из чего ты получишь навоз?". И снова переходит к наставлениям: "Солома, люпин, бобовые стебли, мякина, листья падуба и дуба. Рви на ниве бузник, болиголов... высокую траву и осоку. Ее подстилай овцам и волам...". Это уже руководство по приготовлению компостов. Катон убежден, что всякая органика полезна для земли: "Если виноградная лоза будет бесплодной, нарежь ее ветви и тут же запаши" (цит. по: [Крупеников, 1981, с. 24-25]).

Вся мудрость римлян измерена в квинариях и дигитах, в футах и дюймах. Многим из них были чужды сложные для понимания сочинения Аристотеля, Пифагора, Платона. Им они предпочитали популярные энциклопедии, содержащие множество самых разнообразных полезных советов.

Эти справочники необходимых познаний писались и переписывались множеством авторов. Самого Катона "обновляли" десятки раз. Но создать действительно новую энциклопедию сельского хозяйства удалось лишь столетие спустя. Ее автор Марк Теренций Варрон слыл образованнейшим человеком своего времени. Он организовал в Риме но поручению Юлия Цезаря публичную библиотеку, долго жил в Афинах, прекрасно знал греческие источники, в том числе сочинения Геродота, Теофраста, Эмпедокла и пр. Варрон писал: "Земледелие - наука необходимая и великая. Она учит нас, что на каком поле следует сеять, чтобы земля приносила самые большие урожаи" [Там же, с. 25]. Его формула плодородия мало отличалась от той, что вывел Катон. Она заключала в себе все те же наставления по удобрению почвы, уточняя, что некоторые растения следует сеять не столько ради повышенного урожая, сколько ради ожидаемого в будущем году, т. е. требовала введения севооборотов.

Греки и римляне до Варрона имели довольно беспорядочный реестр почвенных ресурсов. В основном это были описания различных районов известного им мира. И Варрон решается привести его в порядок. Для начала он делит земли по местностям, помня наставления Теофраста. А затем каждую из них еще по крайней мере на 27 видов: "...три по степени влажности... на тощую, жирную и среднюю. Далее, в одной почве очень много камней, в другой их умеренное количество, третья почти чиста от них". В результате у Варрона получилось около 300 разновидностей плодородного слоя. Но он считал, что их недостаточно для практических целей.

Интерес к почвам был всеобщим. Нашелся даже архитектор, считавший, что знание земли и ее свойств так же важно для проектирования и постройки зданий, как астрономия, геометрия, история, юриспруденция, медицина, оптика и философия. Звали этого "чудака" Марк Поллий Витрувий. Его непрактичный подход к строительству не создал ему славы в "Вечном городе". Но Витрувий не унывал. Он говорил о себе исключительно в лестных выражениях: "Что касается области моего искусства и всех заключающихся в нем теорий... то я могу... представить это в моих книгах... не только строителям, но и всем просвещенным людям" (цит. по: [Бисвас, 1977, с. 45]).

Признания честолюбивый автор добился лишь через 1,5 тыс. лет. В эпоху Возрождения он стал одним из самых читаемых античных мыслителей. Его книги оказали большое влияние на Браманте, Микеланджело и Виньолу. Почвоведам же Витрувий оставил учение об обмене влагой между землей и атмосферой: "Когда восходящее солнце внезапно озаряет охлажденный за ночь круг земли или дуновение ветра подымается во мраке, то облака из сырых местностей возносятся кверху, воздух, раскаленный солнцем, крутясь, вытягивает из земли испарения... [Там же, с. 115]. Предложенная им модель круговорота проста. Не исключено, что он ее почерпнул в одной из римских бань, где нагретая вода испаряется и подымающийся пар образует капли па потолке, а затем вновь падает на моющихся. "Банная" аналогия продержалась лишь до Х в. Значительно дольше прослужила людям его классификация почвогрунтов по свойствам встречающейся в них воды. Глинистые грунты содержат плохую воду ив малых количествах, рыхлые и крупнопесчаные скудны влагой, но качество ее лучше. Самая ценная жидкость заключена в темноцветных грунтах, она прекрасна вкусом, однако ее мало.

Как архитектор Витрувий интересовался глубиной залегания влаги - ведь без этого нельзя ни проектировать здания, ни забивать сваи. И он разработал совершенно новый способ отыскания глубины грунтовых вод. Суть его проста: копать ямы и измерять уровни, на которых вскрывается водяная жила, или линза. Почвоведы хорошо знакомы с его современной модификацией - мелиоративной съемкой земель. Сегодня без таких исследований не строят ни поселков, ни городов, не распахивают поля.

Витрувий не особенно заботился о стиле своих сочинений - он явно не был поклонником муз. Неудивительно, что его советы по "отысканию почвенной влаги", которые он пышно нарек теориями, тускнели в лучах славы поэмы "божественного" Вергилия "Георгики", прославлявшей труд земледельца. Вергилий вспоминал в ней о "золотом веке", когда любимым делом человека было возделывание полей и выращивание хлеба, когда "из земледельцев выходили самые мужественные люди и самые дельные воины". Однако ностальгия по ушедшим временам отнюдь не преобладала в его произведении. Она лишь проглядывала сквозь строки, в которых, по словам французского историка Р. Бийяра, "сосредоточена вся мудрость римской агрономии":

Также терпи, чтобы год отдыхало поле под паром, 
Чтоб укрепилось оно, покой на досуге вкушая: 
Иль златые там сей, - как солнце сменится, - злаки, 
Раньше с дрожащим стручком собрав горох благодатный, 
Или же вики плоды невеликие, или люпинов 
Горьких ломкие стебли и лес их гулко звенящий. 
Ниву спаляет посев льняной, спаляет овсяный, 
Также спаляет и мак, напитанный дремой литейской.
А с промежутками в год - труд спорый; лишь бы скудную 
Почву вдоволь питать навозом жирным, а также 
Грязную сыпать золу поверх истощенного поля, 
Так сменяя плоды, поля предаются покою.

[Вергилий, 1971, с. 67]

В этом отрывке, как нетрудно заметить, идет речь о севооборотах, парах, удобрениях, дается список легких и "обременительных" для земли сельскохозяйственных культур. Вергилий не пытается поразить читателя новизной своих советов. Он честно признается, что

...перед тем, как взрезать неизвестную станем равнину, 
Ветры вызнать и нрав различной надо погоды, 
Дедовский также прием и обычай местности данной, 
Что тут земля принесет и в чем земледельцу откажет...

[Вергилий, 1971, с. 66]

Действительно, эти истины были известны еще во времена Катона, Поэт рекомендует и совершенно новые методы изучения почв:

Способ, каким распознать их различие сможешь, 
Рыхлая ль почва или сверх меры плотна, ты исследуй. 
Ибо одна для хлебов подходяща, другая для Вакха... 
Вырыть колодец в земле и весь его снова наполнить 
Той же землей и ее притопчешь сверху ногами. 
Если не хватит - легка, скоту и лозе благодатной 
Больше подходит она; откажется ж если вместиться, 
Вровень не ляжет, когда уже вся наполнится яма,
Почва - плотна.

[Вергилий, 1971, с. 83]

Это "метод ямы". Его использовали для оценки почв еще в XVIII-XIX вв. А вот "метод", с которым знакомы все студенты Московского государственного университета, изучающие почвоведение, изыскатели и ученые:

Почву жирную мы, наконец, таким отличаем 
Способом: если рукой ее бросить, она не дробится, 
Но наподобие смолы к перстам держащего липнет...

[Вергилий, 1971, с. 84]

Плуг в Древнем Риме

Конечно, за 2 тыс. лет его немного усовершенствовали. Сегодня почвенный образец скручивают в "жгут", давят пальцами и смотрят, четкий ли получился отпечаток. Однако возможно и то, что автор опустил в поэме некоторые подробности, которые излишне отягощали содержание и не ложились в строку. Но как ни старался Вергилий обратить взоры своих сограждан к земле, все тщетно. Владения "Вечного города" раскинулись от Пиренеев до Евфрата. Потоки золота и хлеба устремились к нему со всех сторон света. Уже вызывало улыбку наставление Катона: "Доход земледельца самый верный". Урожаи падали. Все чаще обрушивались на Апеннины засухи. И тогда Плиний Старший заявил: "Нет ничего убыточнее наилучшей обработки полей. Для обработки почв должны служить самые дешевые средства". А самым дешевым был рабский труд. Труд, безразличный к земле, труд из-под палки, ненавистный труд.

Нельзя сказать, что все мыслители Рима отнеслись к "призыву" Плиния с сочувствием. Правда, его сторону держали Сенека и Марк Аврелий. Но была и оппозиция, которую возглавлял Луций Юний Колумелла. Его трактат "О сельском хозяйстве" - лучший ответ мальтусам всех времен и народов. "Я слышу, - писал он, - как часто у нас первые люди в государстве обвиняют... землю в бесплодии... Некоторые даже как бы смягчают эти жалобы ссылкой на определенный закон; земля, по их мнению усталая и истощенная роскошными урожаями старых времен, не в силах с прежней щедростью доставлять людям пропитание. Я уверен... что эти причины далеко отстоят от жизни. Нечестиво думать, что природа, которую отец мира наделил вечным плодородием, постигнута, как некой болезнью, бесплодием, и разумный человек не поверит, что земля, получившая в удел божественную и вечную юность и именуемая всеобщей матерью, потому что она и рождает все, и будет рождать впредь, состарилась, будто человек". И добавлял: "Мы отдаем сельское хозяйство, как палачу на расправу, самому негодному из рабов" (цит. по: [Крупеников, 1981, с. 41-43]).

Слова, даже самые убедительные, всегда остаются словами, если их не поддержать делом. Колумелла прекрасно это понимал, но не торопился "браться за плуг". Ведь на вопрос: что какая земля любит? - еще не было дано окончательного ответа. Да и сколько их, земель? Варрон предложил 300 разновидностей почв, Юлий Греции составил длинный список земель, годных под виноградники. Но кроме этих именитых ученых, плодородный слой описывали и приводили в систему сотни других, безвестных авторов. Колумелла не пожелал "теряться среди бесконечного числа почвенных видов", а предпочел "иметь дело с рядами, которые легко охватить и мыслью и словом". Оперируя небольшим набором признаков, он создает логическую, легко запоминающуюся систему. Среди самых важных свойств Колумелла называет влажность, тучность, плотность, цвет, каменистость. Такая схема позволяла легко сравнить земли различных участков и имений, проще их оценить и предложить необходимые меры по улучшению.

Как только порядок и логика восторжествовали в теории, Колумелла взялся за эксперименты и тут обнаружил все несовершенство своей классификации. Однако Колумелла был самокритичен, он понимал, что "никто не может постигнуть всех разновидностей почв. Некоторые вводят в заблуждение своим цветом, некоторые своими качествами; в одних странах хорошая черная земля... в других лучше мажущаяся и жирная, в... Африке рыхлые пески превосходят своим плодородием самые сильные почвы".

Колумелла не любил маленькие сохи и сошники (острый наконечник у сохи). По его мнению, они не переворачивали, а "кусали землю". Он выступал за глубокую вспашку, которая "приносит наибольшую пользу всякому произрастанию", считал, что восстановить силы почв могут только удобрения. Здесь его страсть к систематизации проявилась с новой силой. Пищу для земли он разделил на пять категорий: навоз, минеральные удобрения, зеленые удобрения, компост, удобрения земли землей. Тут ученый вспоминает своего дядю Марка, который "на песчаные места... возил глину, а на глинистые... песок и добивался не только щедрого урожая хлебов, но и выращивал прекрасные виноградники". Эти манипуляции с землей приводили в бешенство его оппонента Плиния. "Улучшать землю землей... это сумасбродство!" - восклицал он. Но Колумеллу мало беспокоила подобная критика. Он продолжал опыты, уточнял нормы, дозы, усовершенствовал способ внесения "навозов". "Почву следует удобрять чаще, чем делать это без меры" - вот основной его принцип [Катон, Варрон и др., 1937, с. 58-59].

Колумелла, Варрон, Катон и другие ученые Древнего Рима предлагали земледельцам множество всяких наставлений, практических советов. Но в их трактатах редко встречались отвлеченные рассуждения, логические построения, "чистая наука". Исключение составляет, пожалуй, Тит Лукреций Карр. Наблюдая за явлениями природы, он создал удивительную для тех времен поэму "О природе вещей" (1947). В ней он рассказал об эволюции растительности, животных и почвы. Вот несколько строк:

Из одного состояния земля переходит в другое. 
Прежних нет свойств у нее, но есть то, чего не было прежде.

[Лукреций Карр, 1947, с. 345]

Стоит ли говорить о том, что форма их изящна, а суть предельно ясна? Всего 19 слов потребовалось Лукрецию Карру, чтобы изложить закон и тут же дать пример, его подтверждающий. Впрочем, достижения Рима на литературном поприще никто не оспаривал. Однако прогресс в его сельском хозяйстве не признавался довольно долго. Основное возражение - немощные производительные силы. Поэмы слагали свободные граждане, а землю обрабатывали рабы. Такое несправедливое разделение труда и было поводом для сомнений. Правда, сами римляне его и рассеяли. В трудах Варрона, Колумеллы не только описаны агротехнические приемы, но и даны сводки об урожаях по отдельным годам. Так, в начале нашей эры поля империи давали до 15 ц/га пшеницы, т. е. примерно столько же, сколько производилось в Европе прошлого столетия. Апеннинский полуостров напоминал фруктовый сад, и не было в мире пшеницы, вина и оливкового масла, которые могли поспорить с итальянскими. И тем не менее Рим клонился к упадку. Все больше и больше разорялось имений, все меньше оставалось пахотной земли, все пышней становилось убранство вилл патрициев.