Мудрость королевы камелий

По первому определению Карла Линнея, чай считали китайской камелией - самой прекрасной из камелий, их королевой, но это поэтическое имя увенчало чай не на заре, а уже в зените его славы.

Когда в Европе познакомились с чаем, у него наряду с друзьями нашлись и враги, в первых рядах которых, разуме-ется, не замедлили выступить владельцы плантаций кофе и какао. Они говорили, что чаепитие, мол, это порочный, даже отвратительный обычай, утверждали, что от чая мужчины теряют стройность и привлекательность, а женщины-красоту. В России некоторые религиозные секты отвергали чай так же, как и табак. Обыватели приписывали ему самые нелепые вредоносные свойства. Однако реальные достоинства чая вскоре пробили ему дорогу сквозь заслон злонамеренного поклепа и невежественного пустословия. Сегодня полезность чая уже не подвергается сомнению, хотя далеко не все из нас ценят чай в полную меру его преимуществ. Чаю посвящена богатая литература, авторы которой славят его не только за товарные качества, но и за достоинства нравственного характера.

Чай входит в наш дом как благородный, надежный друг. Он не потакает вредным наклонностям, не увлекает в бездну наркотического безумия, не разжигает эгоцентрических, агрессивных страстей, не разрушает нашего организма. Нет и нет! Совсем наоборот: он несет нам радость, здоровье, силу ума, бодрость духа, располагает к дружескому взаимопониманию.

Давние любители чая таджики сложили о нем легенду, кото рую Мухаммед Ауфи в книге "Собрание рассказов и сияние преданий" изложил так: "Имеющий уши-да услышит. В поднебесных горах Хисара жил правитель Хусейн. И было у него семь могучих сыновей, опора его старости. Но злые девы, пришедшие из Герата, поссорили их друг с другом. И поднял меч брат на брата, и почернело солнце, и остыла земля. И явились захватчики Хуттоляна, и полонили таджиков. И тогда отправился старый Хусейн на высокую гору, что указана в священной книге "Авесте". На самой вершине ее восседал могучий волшебник Ахтай. Выслушал он старца и одарил его пучком сухой травы: "Заваришь ее, напоишь сыновей, и воцарится мир в твоем доме, погибнут враги твои". Так и сделал старый правитель. И свершилось, как предрекал волшебник. Помирились сыновья, новые силы наполнили их тела, и выгнали они со своих земель кровавого Хуттоляна. Да будет проклято имя его".

Чай - символ радушного гостеприимства. Он породил поговорку, которую на весь свет возглашала надпись на русском самоваре, представленном на всемирной выставке в Вене в 1873 году: "Самовар кипит, уходить не велит". А помните, что без обиняков потребовал у Владимира Маяковского его лучезарный гость Солнце, вступая на порог?

 Ты звал меня? 
 Чаи гони, 
 Гони, поэт, варенье!

Поэт Нодар Гурешидзе в стихотворении "Грузинский чай" так описывает свою встречу с семьей рабочего в Германской Демократической Республике:

 Над стаканами чая синеет дымок,
 Шутит Ганс: "Вот же нравится вам наше пиво,
 А жену мою чай ваш грузинский увлек,
 Но и то и другое, конечно, не диво".
 Так мы пили, и в мирного говора звуки
 Звон стаканов вплетался, сиял в небе месяц...
 Вспоминал я с любовью и гордостью руки
 Очхамурских, лайтурских и прочих кудесниц. 

В бельгийском городе Экоссин-Лален власти ежегодно устраивают в ратуше званый чай, на который приглашаются только холостяки и незамужние женщины. Мужчины одеты так, как подобает женихам, женщины - как невесты. Их торжественно, с оркестром, встречают мэр, члены городского совета... Статистика свидетельствует, что половина свадеб в городе происходит после этого праздника.

В нашем отношении к чаю, к этому удивительному напитку, мы лишь продолжатели давних традиций, преемники лучших чувств, которые вызывал он у наших предков и которые мы в своем духовном развитии подняли на новую, высшую ступень.

Основатель и первый президент японской государственной академии изящных искусств в Токио Какудзо Окакура в своей "Книге о чае" отмечает, что в VIII столетии на своей родине - в Китае - чай стал средством утонченного развлечения. В XV веке чаепитие возводится здесь в культ, возникает особое религиозно-философское направление - "тиизм". Объясняя природу "философии чая", Окакура говорит, что ее основа - это поклонение прекрасному среди низости обыденного существования, мечта о добре в несовершенном мире, полном зла, подчинение законам милосердия в отношениях между людьми. Чай-это приятное без излишества, уникально ценное без дороговизны, это естественность и гармония, гостеприимство и миролюбие. Чай - это гигиена, потому что побуждает к чистоте; это бережливость, потому что учит находить комфорт в простом и скромном; это "моральная геометрия", определяющая оптимальную форму сочетания личных интересов с интересами других. Сравнивая чай с другими напитками, Окакура не видит в них его достоинств; он называет вино вызывающим, упрекает кофе в спесивом самодовольстве, порицает какао за жеманность...

В XV веке в Японии сложился целый ритуал чаепития - "тяною", позаимствованный из Китая; в XVI веке его довел до совершенства просветитель Сэнрикю. Окакура считает, что именно в Японии чайный ритуал достиг своей высшей формы. Чай получил особое, возвышенное значение в домашнем обиходе. У каждой японской семьи (конечно, достаточно состоятельной) была, как и у китайцев, особая "чайная комната" (часто отдельный "чайный домик"), где происходила церемония чаепития. Эта небольшая комната обставлялась просто, даже бедно, по принципу "нехватка лучше, чем излишество"; все в ней было выдержано в спокойных тонах, кроме всегда ослепительно-белой скатерти и белого же бамбукового ковша для разливания чая; при этом были нежелательны не только резкие штрихи в обстановке, но и громкие звуки, лишние слова и жесты. Украшением комнаты служили цветы в вазе (иногда один цветок), причем недопустимо было сочетание живых цветов с нарисованными, а тонкий эстет мог, например, над букетом водяных лилий поместить картину с изображением летящих над озером диких уток. Исключалось навязчивое однообразие, повторение красок, изгонялась симметрия, жесткая определенность. Если чайник был круглый, то кувшин для воды - угловатый; если чайница была лакированная, то не допускались чашки с черным рисунком. В классический комплект чайных принадлежностей входило 24 предмета. Особенно ценился синий и белый китайский фарфор. Везде и во всем была идеальная чистота, включая дорожку, которая вела в чайный домик, но эту дорожку могли украшать специально стряхнутые с деревьев золотые и алые осенние листья, а старинные металлические вещи в комнате полагалось чистить слегка, не до блеска... Весь стиль, весь дух чайной комнаты в ее аскетической простоте, естественности и некоторой неопределенности как бы оставлял посетителю возможность дополнить видимое в своем воображении, по своему вкусу. Скромный хозяин не претендовал на совершенство своего душевного мира - он лишь обозначал исходное начало в стремлении к этому совершенству...

Надо заметить, что какой-нибудь богач мог построить чайный домик из очень дорогих пород дерева и других драгоценных материалов, мог вложить в него целое состояние, но при обязательной стилизации под скромность и простоту.

Чайная комната носила название "приют фантазии", и она действительно была тем приютом, где в отрешении от забот и невзгод приятно проводили время в кругу семьи или принимали гостей-обычно не больше пяти. Пить мастерски приготовленный чай за изысканно сервированным столом, наслаждаясь гармонией форм и красок, в обществе родных и друзей, - таков был высший смысл чайной церемонии, выполняемой обычно в честь почетного гостя. Ее специальным содержанием было умение ловко, изящно, безупречно вымыть и подать посуду, приготовить "церемониальный" зеленый чай, измельчив его в порошок, заварить его, многократно засыпая маленькими порциями и тут же заливая понемножку кипятком и взбивая бамбуковой мутовкой, и, наконец, предложить готовый чай гостю. Каждый предмет следовало вносить в комнату отдельно, а вся церемония должна была содержать 37 различных действий, исполняемых по строгим правилам. Например, подать гостю чашку полагалось с поклоном и обязательно левой рукой. Иногда все это исполняли красиво одетые девушки, сопровождая свою работу изящными, пластичными движениями; их поза, жесты, улыбки, как и другие детали ритуала, - все было подчинено традиционному порядку чередования и принятым формам выражения. Это театрализованное представление шло неторопливо, почти бесшумно; беседовать полагалось тихо, солидно. Сахар в терпкий церемониальный чай не клали - это считалось излишеством и грубостью, оскорбительной для естественной прелести чая. Исполняя церемонию по всем правилам, и притом неторопливо, обстоятельно, празднично-красиво, хозяин услаждал дорогого гостя художественной символикой прелестей жизни и вместе с тем выражал ему свое глубокое уважение. А гостю подобало распробовать чай, оценить, выразить удовольствие и благодарность хозяину.

Доставить другу самое большое наслаждение в пределах скромных возможностей, передать ему свое доброе чувство от всей души, но без самодовольства и навязчивости - вот в чем было высшее искусство чайного ритуала.

Входя в низенькую дверь чайной комнаты, даже вельможа должен был склониться, пробуждая в себе чувство смирения, а самурай оставлял снаружи свой меч, так как чайная комната - это прежде всего обитель мира.

Какудзо Окакура - большой патриот своей страны, но его не радует ее слава, купленная ценой крови, мрачная слава войн. Кодекс самураев он называет искусством смерти и противопоставляет ему "философию чая" как одну из существенных основ искусства жизни.

Определением "мастер чая" (в европейской транскрипции "тимейстер") в Китае и Японии была выделена особая категория людей; это определение звучало как почетный титул. Оно означало не столько специалиста-кулинара, сколько мудреца-поэта, возвышенного мечтателя, ценителя искусства, мастера изящного и благородного "чайного образа жизни". О таких людях Окакура говорит: "В распорядке нашего домашнего обихода мы чувствуем присутствие тимейстеров. Они изобрели многие наши тонкие блюда, ими же выработаны детали сервировки стола. Они приучили нас одеваться в платье только неярких цветов... Они выявили нашу природную любовь к простоте... Фактически благодаря их наставлениям чай вошел в обиход народа".

Здесь мы должны уточнить: конечно, не красота "чайного стиля" в ее внешнем, поверхностном выражении, не обрядовые таинства жрецов "тиизма" за столами изысканных чайных комнат обеспечили чаю его популярность, хотя и способствовали ей, - ее обеспечила сама основа этой красоты - его реальная ценность, полезность, практичность.

В современной Японии чайная церемония потеряла свое былое значение, но не исчезла. Ей обучаются девушки в школах гейш, существующих при некоторых ресторанах, и даже на специальных курсах. Теперь это уже не столько торжественный ритуал, сколько просто развлечение, чаще всего для иностранцев, но развлечение утонченное, проникнутое поэзией национальных традиций.

В конце своей книги о чае Окакура приводит маленькую картинку из истории XVI века, которую называет "Последний чай Рикьу". Он рассказывает о том, как этот замечательный тимей-стер, человек высокого душевного благородства, дружил с грозным правителем Таико-Хидейоши. Рикьу всей душой стремился передать ему свои лучшие чувства, учил его ценить и беречь прекрасное, ибо все истинно прекрасное на земле редко, а часто и неповторимо... Но Рикьу оклеветали, обвинив его в желании отравить Таико-Хидейоши, и обманутый властелин повелел ему покончить с собой. Рикьу собрал друзей на последний свой чай, он великолепно угостил их, как умел это делать лишь он один, и каждому подарил какую-нибудь принадлежность чайного ритуала. И только свою чашку он разбил, чтобы никто уже больше не пил из сосуда, оскверненного устами несчастья...

Не все, разумеется, приемлемо для нас в старой "чайной философии". Нас не может удовлетворить ее слишком обобщенный, расплывчатый гуманизм. Но, как законные наследники, мы принимаем ее рациональное зерно, взлелеянное в сердце народа, - дружелюбие и миролюбие, мудрость людей, предпочитающих высшую ясность ума, высшую концентрацию творческих сил тлетворному, разрушительному алкогольному безумию, их стремление к совершенству, добру, красоте...