Сколько земля весит

В то время, когда в Западной Европе на авось пахали поля, а в Византии до рождения "Геопоник" оставалось два столетия, в приднепровских степях возникло молодое славянское государство - Русь. Оно незаметно росло и крепло в тени империи ромеев. Нельзя сказать, что его становление проходило безоблачно. В былинах о том смутном времени поется о битвах, хитрости и коварстве врагов. Но вот что удивительно: каждый раз, когда ратник сталкивается с землепашцами, его воинская доблесть, сила блекнут на фоне необоримого могущества этих людей. Богатырь из богатырей Святогор не может поднять суму, оброненную на дороге мужиком Микулой:

Во всю силу Святогор принатужился, - 
От натуги по белу лицу ала кровь пошла, 
А поднял суму от земли только па волос... 

[Былины, 1951, с. 114]

В чем же дело? Откуда такая "тяга в сумочке"? Оказывается, "от матери сырой земли". Неудивительно, что народ, который превыше всего ставил труд земледельца, с большим уважением и пониманием относился к почве. Уже в VII-VIII вв. "спрашивали с земли" довольно обильный перечень сельскохозяйственных культур: рожь, пшеницу, ячмень, овес, просо, гречиху, горох, коноплю, лен. Список можно и продолжить, но важно другое: без знаний о плодородном слое такая специализация была бы невозможна. В те годы в Западной Европе преобладали рожь, овес и ячмень - неприхотливые растения. Но и эти спартанцы полей не баловали хозяев урожаями. Там, где во времена римского владычества снимали до 15 ц/га, теперь собирали всего 1-2 ц/га [Самаркин, 1976].

Сведений об урожаях на Руси нам разыскать не удалось, но зато доподлинно известно, что на рынках Византии русский хлеб был вне конкуренции. И надо заметить: зерно давали не богатые степи, которые пахали наездами, от случая к случаю, а северные, Владимирское и Суздальское княжества. Их земли не отличались тучностью. В былине об оротае Микуле Селяниновиче говорится:

Сошка у оротая поскрипывает, 
Омешки по камешкам почиркивают... 
Камни, корни сохой выворачивает.

(Цит. по: [Крупеников, 1981, с. 57])

Вот с какими пашнями столкнулись славяне. А "камешки" такие попадались, что и два вола сдвинуть не могли.

К сожалению, наука о земле на Руси передавалась изустно, от отца к сыну. И судить о том, что знали наши предки о почве, а чего нет, мы можем лишь по свидетельствам правительственных чиновников и немногим "уложениям" в "Русской правде".

Нет ни одного свидетельства, что "Геопоники" переводились на русский язык. Однако многое из них было известно земледельцам Киевского, Владимирского, Суздальского княжеств. Уже в IX-X вв. они оставляли поля под пар, чередовали на них "обременительные" и "необременительные" культуры, думали о будущих урожаях. "Кормит не широкая полоса, а долгая", - гласит пословица тех лет.

В Московском государстве на рубеже XIV-XV вв. князья брали налог с сохи, но вскоре на смену ему пришли описи пашен, лугов, лесов и сенокосов. Сначала их только мерили особыми "вервями за печатью великого государя", в то время как в Англии с ее образцовым сельским хозяйством все еще верили опросам и проверяли оные на глаз. Впрочем, на Руси недолго использовали "мерные верви". Вскоре писцам поручили и более сложное дело: "смечая и выспрашивая, определять, каково где в селах и в деревнях, и в починках, и на пустошах, и на селищах, и на займищах, и в отхожих пашнях земля добрая, или средняя, или худая" [Рожков, 1899, с. 181]. Существовала, правда, еще добрехудая, или очень худая, земля, но ею чиновники интересовались мало (кстати, в трактатах Альберта Великого и Кресценци не встречалось даже такой незатейливой классификации).

Возникает вопрос: как делили почвы? Ответить на него не просто. Писцы тех времен слыли образованными людьми, хотя специально своему ремеслу и не обучались. Их острый, натренированный взгляд подмечал много в господских имениях и крестьянских дворах. Кое-что они заносили в особые "писцовые книги", кое-что держали про себя. Искусством же оценивать почвы не делились ни с кем. Это составляло их профессиональную тайну.

Писцам часто приходилось спорить с владельцем каждого надела. А по признанию самих чиновников, крестьяне умели "разбирать свойства худых и добрых полей, а равно и в рассуждении разделения... великие знатоки... и ни мало не ошибутся ни в чем". Поэтому, чтобы уменьшить поток жалоб и челобитных, ввели "Ужинные книги". В них учитывались контрольные урожаи, которые писцы определяли в присутствии понятых [Там же, с. 53].

Казалось бы, в чем разбираться? Ведь Север. Кругом болота и леса. Земля против той, что в Центральной и Западной Европе, "жиденькая". А тут зародилась целая классификация. В различных волостях Руси не довольствовались официальным делением почв на "добрые" и "худые", а различали: "худа камениста и песчата", "земля мокровата", "болотиста", "болото", "боровое место", "вымочки", "ржавцы". Сегодня почвовед легко узнает в них почвы морен, глееватые, торфянистые, торфяные, подзолистые, глеевые и даже смытые подзолы.

Уже по одним названиям легко понять, что истинными знатоками плодородного слоя были жители северных земель. Под Архангельском и на Двине ценились не только пашни, но и луга и леса. Здесь зародились представления о смыве почвы и о роли леса в борьбе с ним. Во времена Ивана Грозного вышел указ, который звучал примерно так: лес на вершине и по склонам острова не трогать, а то вода и лед уничтожат деревья, и тогда не сдобровать и полям. Слова "эрозия" на Руси не знали, но отлично понимали, что зеленый барьер - спасение для плодородного слоя пашен. Через 400 лет лесными насаждениями попытаются остановить эрозию и засуху в степи, затем подвергнут их остракизму и опять поднимут на щит.

С каждым годом Россия богатела, и заметную роль в этом играла Сибирь. Оттуда шли меха, золото и удивительные рассказы о новых богатых землях. Не все они отличались правдивостью, но порой действительность оказывалась удивительнее самой невероятной небылицы. Как известно, лучше один раз увидеть, чем 100 раз услышать. И первопроходцы стали составлять карты своих путешествий. На них наносились дороги, села, болота, леса, реки и, конечно же, земли. Все эти материалы оседали в тобольском приказе. В XVII в. он стал базой многочисленных экспедиций, снаряжавшихся за драгоценными камнями, золотом и пушниной. Здесь собирался разный люд: купцы, правительственные чиновники, ссыльные. Наиболее же заметной фигурой был воевода Петр Иванович Годунов. Этот человек, казалось, родился для путешествий в неизведанные края. Он, по свидетельствам современников, имел крутой нрав, но "во всем справедливость любил" и "рисовал отменно". Его первой крупной работой стал "Чертеж Сибири", который "сбиран... в Тобольску за свидетельством всяких чипов людей... в сибирских во всех городах и острогах хто где бывал и... урочищах и дороги и земли знают подлинно". И хотя в основу "Чертежа" легли сведения, полученные от служилых людей, а не собственные наблюдения, карта получилась достаточно точной по тем временам. К материалам опросов Годунов относился с большой осторожностью. Он быстро распознавал, "где враль, а где подлинный человек". Почвы на "Чертеже специально не выделялись. О них можно было судить по пометкам и записям, приложенным к карте: "земля солона, леса на ней нет" - степи с пятнами солончаков, "пашни изобильны хлебами, с черностью на два локтя" - черноземы и т. д. [Титов, 1980, с. 5, 14, 15].

Годунов организовал в Тобольске "курсы", где многие чиновники учились постигать секреты природы сибирской. О них часто вспоминал Семен Ульянович Ремезов, автор атласа "Чертежная книга Сибири". Он писал: "Мои поиски успех имели и благодаря ученикам Годунова, служителям исправным и в земле просвещенным" [Там же, с. 27].

А "поиски" Ремезова простирались далеко, вплоть до "Китайского государства", Восточной Индии, где "пещаная пустыня" Амура со степными пахотными, хлебородными полями, "черностью земли в человеческий пояс" [Титов, 1890, с. 78].

Не все исследователи ехали в Сибирь по доброй воле. Юрию Крижаничу пришлось совершить прогулку в Тобольск по высочайшему приказу. Сей образованный хорват, живя в Москве, проявил себя уж слишком усердным католиком и был отправлен в ссылку. Но, увидев леса и степи, подобные морю, он забыл о постигшей его беде. Все силы были отданы изучению "нового света". "Сибирь состоит из трех поясов", - писал он. Первый - "омываемый Ледовитым морем. Здесь не произрастают ни плоды, ни овощи". Речь, безусловно, идет о тундре. А вот "второй пояс... богат произрастаниями земли... почва не нуждается в удобрении навозом". И тут нетрудно узнать черноземные степи Сибири. "Третий климат" охватывал, по Крижаничу, "обширнейшие степи" от Астрахани до Китая: "Эти степи бесплодны, так как почва их песчаная и солонцеватая" (цит. по: [Титов, 1890, с. 168-179]).

Сомнений нет. Климаты, или пояса, Крижанича, сменяющиеся с севера на юг, - природные зоны. Выходит, закон зональности, открытый и объясненный 200 лет спустя, уже был известен ссыльному хорвату? Конечно. И не только ему одному. Казенный человек Спафарий Милеску еще подробнее описал царство Сибирское, указал на подобные пояса в горах, что в верховьях Иртыша. Более того, смену леса степью, а степи "пустынею песчатой" замечали все землепроходцы. Но в причинах, породивших их, разобрался лишь В. В. Докучаев.