"О слоях земных"

О Михаиле Васильевиче много сказано, еще больше написано. Но нет и, видимо, не будет книги, которая вместила бы в себя все его мысли и деяния, поведала бы обо всех его заслугах перед наукой.

Феномен Ломоносова тем более удивителен, что до середины XVIII в. в России не было ни одного университета, а сочинения зарубежных ученых попадали в страну с полувековым опозданием. Да и сам перечень научных трактатов оставлял желать лучшего. Например, в 1739 г. с одобрения Санкт-Петербургской Академии увидела свет "География" Г. В. Крафта, автор которой без обиняков утверждал, что Земля создана богом 5688 лет назад, и признавал всемирный потоп единственной причиной разнообразия почв, растительности и животного мира нашей планеты.

К 50-м годам XVIII в. картина научной жизни в России становится иной. И немалую роль в этом сыграл приход Ломоносова в Санкт-Петербургскую Академию. Вокруг него собралась большая группа прогрессивных ученых: Т. И. Клингштедт, И. Г. Леман, И. Х. Гебенштрейт и др. Кстати, пытливый профессор ботаники и натуральной философии Гебенштрейт первым посетил степи Украины. "Земли одарены толиким плодородием, что самым нерадивым дают урожаи", - писал он 6 сентября 1756 г. Гебенштрейт выступает в академии со "Словом о плодородии земли". В его речи много интересных наблюдений, почерпнутых во время путешествия. "Земля черная природная, происшедшая из согнивших частиц животных и растений", - заключает он. Но тут же добавляет: "Земной шар с начала сотворения света покрыт был везде такою плодоносною землей" [Гебенштрейт, 1756, с. 2-3]. Увы, даже в окружении Ломоносова встречались ученые, державшиеся взглядов Вудворта.

Создается впечатление, что именно эти досадные изъяны во взглядах современников заставляли Михаила Васильевича то браться за "обжигание металлов в закрытых сосудах", то составлять "Российскую грамматику", то неожиданно откладывать все дела и садиться за изучение "слоев земных". И каждое из начатых дел приносило ему неизменную удачу. В 1756 г. был экспериментально подтвержден сформулированный им восемь лет назад закон сохранения вещества в химических реакциях. А в 1763 г. вышел его труд "О слоях земных", где сходу ставился вопрос: "Что есть почва?" - и тут же давался ответ: "Сие не первообразная и не первозданная материя... а тело из горных скал, ветром и натуральным царством животных и растений... и долготою времени образованное".

Стоп! Не будем восхищаться ни краткостью, ни точностью определения, а лишь внимательно вчитаемся в начало и конец фразы. Для Ломоносова почва не создается в один миг (как бы длителен он ни был), а рождается "долготою времени". Идея Михаила Васильевича - идея генетическая, предполагающая закономерное изменение природных тел и явлений во времени. Это открытие он совершил независимо от другого блистательного ума XVIII в. - Бюффона.

В 1904 г. Владимир Иванович Вернадский в своей работе "Кант и естествознание" напишет: "Исторический принцип, игравший столь малую роль в философских идеях XVII в., Бюффон распространил на всю область, научно захваченную естествознанием, на всю видимую природу... Немногие тысячелетия, с которыми под влиянием Библии и летописных преданий политической истории привыкли считаться образованные люди того времени, поблекли и отошли на второй план перед десятками или сотнями тысяч лет, в которые неизбежно должны были укладываться те явления, результаты которых открывались в окружающей нас природе реконструкциями или неизбежными посылками... естественной истории" [Вернадский, 1981, с. 205]. Вне всяких сомнений, эти слова относятся и к книге Ломоносова "О слоях земных".

Интерес Ломоносова к почвам не случаен. Он видел в них отражение "материальных качеств земной наружности". И тут еще раз проявилась широта его взгляда на природу. Говоря о суше, Михаил Васильевич замечал: "Великую часть оныя занимает чернозем". Сегодня любой почвовед, услышав подобное замечание, воскликнет: но чернозем - степная почва! Безусловно. Ломоносов и не отрицает, что степи - место, "где трава растет на черноземах". Но тем же именем он нарек и гумус - почвенный перегной, происхождение коего "не минеральное, а из двух... царств натуры, из животного и растительного, всяк признает" [Ломоносов, 1949, с. 25, 67]. И это не ошибка, не смешение понятий, а признание многогранности процесса накопления органического вещества в самом верхнем геологическом ярусе нашей планеты - от тончайшей пленки в тундре до мощного слоя в степях. Мысли, высказанные Михаилом Васильевичем в книге "О слоях земных", поражают ясностью и намного опережают свое время. В 1900 г. Докучаев, узнав от Вернадского об этом сочинении, воскликнет: "Ломоносов давно уже изложил в своих сочинениях ту теорию, за защиту которой я получил докторскую степень, и изложил, надо сказать, шире и более обобщающим образом!" [Докучаев, 1953, с. 280]. Здесь основатель генетического почвоведения явно преуменьшил собственные заслуги. Но понять его удивление можно. Двести лет назад, не имея на руках и крошечной доли тех материалов, которыми располагал Докучаев, ученый высказал гениальные догадки. Первая и самая главная касалась почвы, а точнее, особого "слоя земного" (заметим, это уже не тэеровская "смесь"). Вторая - зональности природы.

Михаил Васильевич знал о наблюдениях русских землепроходцев, высоко ценил их мужество, но собранный ими материал его явно не устраивал. Поэтому при "поправлении Атласа российского" он разослал по губерниям специально составленную им анкету. В нее вошло около 30 вопросов. Ответы не заставили себя ждать. Ломоносов обработал полученные ответы и дал собственное описание полос Европейской России. Он также выделил три пояса. Но охарактеризовал их куда точнее, нежели Крижанич или Спафарий Милеску: "Тундры мхами зарослые, мелкоземом тонки, торфами велики... леса лиственные с более перегнойными почвами и хвойные, перегноем бедные, степи, где трава растет на черноземе". Его полосы отличаются не только климатом, растительностью, почвами, но и условиями хозяйственной деятельности в них [Ломоносов, 1949, с. 67, 68].

Поправленный атлас выглядел много лучше старого. Один из учеников Михаила Васильевича вспоминал: "Новые карты зело точны были, а краскую своея отражали, где земли какие есть, понеже их столбцами список угодьев губернских шел... Добры пашни отмечены также... земля их описана, где черноземы рухлы, а где сильно с илом смешаны" [Болотов, 1952, с. 44]. Эти строки принадлежат русскому агроному Андрею Тимофеевичу Болотову. Он прожил долгую жизнь, участвовал в создании Вольного экономического общества, написал 350 книг по агрономии обыкновенного формата.

Если Ломоносов любил "взглядом широким всея землю окинуть, всему объяснение дать... и единому взгляду подвергнуть", то Андрей Тимофеевич предпочитал копаться в мелочах. Он составил подробную опись земель Каширского уезда, поделил степные черноземы на разные роды, издал первое в России руководство по севооборотам и... написал роман - настоящий роман об агрономии, назвав его "Жизнь и приключения Андрея Болотова". До сих нор ведутся споры, чего в этом произведении, занявшем четыре тома, больше - сведений о земле и растениях или биографических данных. Но лучше всех на вопрос этот ответил сам автор (он же герой романа): "Я не задавался целью написать научный трактат. Их вышло у меня немало, а пытался представить развитие науки через посредство судеб человеческих, занятно и поучительно" (цит. по: [Болотов, 1952, с. 18]).

И это ему удалось. Книга получилась увлекательной, доступной каждому, кто умел читать. Она не навевала скуки и содержала множество полезных советов и сведений. Например, о "почвенных комках". Вроде бы обычная вещь - земля, разбитая на мелкие и крупные бесформенные глыбы. Но Андрей Тимофеевич по-иному взглянул на них. "Совсем они не бесформенны, а, напротив, имеют вполне определенное им природой строение, у одних это комок, у иных слой, а третьи, глядишь, с острыми углами", - писал он [Болотов, 1952, с. 250].

Как видим, речь идет о структуре почвы, т. е. о частичках, на которые распадается любой кусок глины или суглинка, вывернутый плугом на пашнях. Сегодня установлено, что плодородие полей прежде всего зависит от формы и количества этих комочков.

Другое неожиданное место в романе - рассуждения о питании растений (в XVIII в. безраздельно господствовала гумусовая теория). Даже Ломоносов старался не касаться столь скользкой темы. Но Болотов не побоялся нарушить табу. Он ясно указал, что "пища трав и деревьев" состоит в воде и некоторых "особливых земляных или паче минеральных частичках", следовательно, "надобно в той земле сим вещам в довольном количестве находиться" [Болотов, 1952, с. 461]. Правда, сформулировать новую теорию питания он не смог. Это сделал 70 лет спустя немецкий химик Юстус Либих.